ФРАНЦУЗСКИЕ СТОРУБЛЕВКИ. ДЕЛО ЛЕВЕНДА ЛЯИСИИВА
В 1912 году кредитная канцелярия, известила Московскую сыскную полицию о том, что в обращении появилось значительное количество фальшивых сторублевых купюр. Больше всего подделок выявлялось в Поволжье, как ни странно, в Читинском округе и в некоторых других сибирских районах. Как признали эксперты, все подделки по способам защиты ни в чем не уступали настоящим деньгам и являлись верхом полиграфического совершенства. Лишь денежная канцелярия просила начальника Московской сыскной полиции Аркадия Францеви-ча Кошко обратить внимание на едва заметную разницу в рисунке сетки. Но «ошибочка» была столь незначительной, что не только обыватель, но и рядовой работник банка не обращал на нее никакого1 внимания. В этом самолично убедился главный сыс-карь Москвы.
Прежде чем начать расследование, Кошко отправился в Купеческий банк, подошел к стойке и как ни в чем не бывало попросил кассира разменять сто фальшивых рублей. Клерк повертел бумажку в руках, а затем принялся отсчитывать деньги мелкого номинала. Кошко не утерпел: «Сторублевка-то фальшивая!» Тогда кассир внимательно посмотрел в глаза клиенту и еще раз на бумажку. Оглядел ее на просвет и лишь улыбнулся: «Изволите шутить!»
После того как полицейский повторил слова о подделке, банковский служащий умчался в комнату администрации, но через несколько минут снова появился перед начальником Московского сыска: «Приносите хоть миллион таких фальшивок!»
Игра в кошки-мышки надоела, и Кошко назвал свою должность. Попросил проявлять осторожность в приеме сторублевок и указал несколько различий. Самое заметное можно было обнаружить в точке. Вернее — в ее отсутствии. На государственной купюре в тексте о наказании за подделку кредитных билетов в конце предложения никакого знака препинания не значилось. На фальшивке стояла точка.
Правительственным циркуляром всем сыскным отделениям империи было предложено внимательно следить и выявлять во вверенных районах фальшивые сторублевки. При этом рекомендовалось сразу же по горячим следам допрашивать лиц, которые запускали подделки в оборот. Подготовили циркуляр и для мест лишения свободы: администрации тюрем
и каторги в короткие сроки должны дать ответ, не находятся ли в бегах преступники, когда-то уже получившие предельные сроки за изготовление фальшивых денег.
Прошло несколько месяцев, но ни сбытчики, ни банда фальшивомонетчиков так и не были выявлены. Из регионов на запрос Кошко приходили сообщения о выявленных фальшивках, владельцы которых дотошно допрашивались. Но все эти люди сами оказались жертвами мошенников и к изготовлению и распространению подделок никакого отношения не имели. Факт лишний раз доказывал, что фальшивые деньги были изготовлены идеально. Сторублевки подпольного производства через множество рук будто по конвейеру гуляли по стране, и ни один из их обладателей так ничего и не заметил.
Криминалисты и оперативники советовали Кошко оповестить население о подделках через газеты. Мол, тогда люди будут бдительны и, распознав подвох, обязательно поставят в известность полицию. Но начальник Московского сыска был катего-ричебки против такого мероприятия. Если оповещать весь честной народ, то в первую очередь о розыске узнают сами фальшивомонетчики. Преступники, в чем он нисколько не сомневался, тут же сделают соответствующие выводы, внесут коррективы, уберут «точку» и продолжат печатать деньги с поправкой. Естественно, это еще более осложнит и распознавание купюр, и розыск самих преступников.
Стали поступать сведения и от начальников тюрем. Далеко не обнадеживающего характера: все известные фальшивомонетчики, не думая о побегах, исправно «мотали» сроки. Освобожденные за примерное поведение жили на поселениях и были под; постоянным надзором полиции.
Правда, когда ситуация уже совсем казалась безнадежной, пришло сообщение из Читы. Местный начальник полиции ставил в известность: некие Ле-вендаль и Сиив, ранее получившие длительные, сроки за подделку пяти- и десятирублевых банкнот, полгода назад бежали с каторги. Розыск по горячим следам конкретных результатов не дал. Получалось, что «блинопеки» уже в течение полугода где-то умело скрывались. Не исключалось, что деньги на житье и пропитание они рисовали самостоятельно.
Кошко внимательно изучил досье беглецов: оба 1 в прошлом были искусными граверами по камню, а значит, легко могли подделать денежные формы и штемпеля. На Левендаля и Сиива был объявлен имперский розыск. Но те как в воду канули. И Кошко оставалось только сделать еще один пессимистический вывод: либо ребята изготовили себе паспорта и | теперь тихо живут в какой-нибудь деревеньке в России, либо по тем же подложным документам покинули страну...
Прошло еше несколько месяцев. За это время 1 фальшивых сотенных в обращении заметно поубави-лось. О Левендале и Сииве даже стали забывать, разумевая, что оба преступника, по всей вероятности, жили за пределами страны.
И тут от начальника читинской полиции пришло новое сообщение. Руководитель, который ранее уведомлял об отсутствии на вверенной ему территории беглых каторжников-монетчиков, вдруг сообщает о трех братьях. Указывает, что выдают они себя за местных золотопромышленников, в народе их считают богатыми староверами. Среди людей братья пользуются почтением и уважением. Живут, как и подобает набожным людям, замкнуто, чем конкретно занимаются — неизвестно. «Я, — словно извинялся читинский начальник, — разумеется, никаких улик против них не имею,- но считаю своим долгом рассказать о подмеченном мною странном явлении...» Явление и в самом деле казалось странным. Младший из староверов часто ездил в веселый Париж. Это во-первых. А во-вторых, всякий раз после его возвращения читинские края вновь наполняли поддельные кредитки. «Я было хотел произвести у братьев С. обыск, — писал в своем сообщении дальневосточный начальник полиции. — Но боюсь испортить дело. Вот и решил дождаться вашего распоряжения...»
Кошко немедля командировал в Читу инспектора Орлова одного из самых опытных сотрудников.
В течение трех месяцев московский сыщик собирал по Дальнему Востоку досье на братьев. Довелось подшить к делу и услышанную от местных чалдонов (старателей) интригующую историю. Дескать, однажды братья хвалились местному люду, что и в самом деле были каторжанами. А помог им осуществить побег крупный капиталист, который дал денег на приобретение оборудования для мастерской. Правда, имени этого «спонсора» чалдоны не знали. И о том, где прячутся беглые, тоже не ведали.
А тем временем агентура донесла, что младший брат С. снова засобирался в Париж. Орлов тут же получает указание от Кошко следить за подозрительным пассажиром на протяжении всего пути до Москвы. Из Москвы же, согласно разработанному плану, сопровождать С. во Францию будет другой сотрудник сыскной полиции.
До Первопрестольной С. ехал, как соответствовало добропорядочному староверу. Тишиной и спокойствием до самой границы отличалось его купе и в парижском поезде. Но как только состав выскочил за пределы России, Кошко сразу получил от сыщика К. интересную информацию: «Перевалив границу, наш читинец заметно оживился и стал проявлять в своем поведении нечто, плохо гармонирующее с понятиями о старовере-пуританине, каковым его привыкли считать в Чите. Я думал, что в вагон-ресторан он явится чуть ли не со своей посудой, и был удивлен, застав его там с сигарой в зубах и с бутылкой лафита на столе. Он ел со смаком, много пил и наконец, познакомившись с какой-то накрашенной дивчиной, исчез вместе с ней в своем купе. В Париже он
остановился в приличной, но не фешенебельной гостинице «Normandy» близ avenue de L'Opera...»
В Париже русский сыщик обратился за помощью к французской полиции. В его распоряжение были выделены два агента, которые днем и ночью вели наблюдение за русским старовером.
Сначала младший брат вел себя как обыкновенный обыватель: бегал по магазинам и ресторанам. Но на четвертый день был замечен около лавки, в которой продавались разные чемоданы, несессеры и другие дорожные принадлежности. Он зашел в лавку и пробыл там довольно долгое для обычного покупателя время. Только одного не мог понять русский сыщик: почему читинец выбрал чуть ли не самую дальнюю от гостиницы лавку?
А на следующее утро коллеги-французы сообщили: ночью объект незаметно исчез из гостиницы. И куда — одному господу известно. Русский сыщик бросился к портье, от которого узнал, что постоялец на недельку отъехал в Лион, оставив свои вещи в номере.
Раздосадованный промахом французов сыщик предполагал, что оставленные в номере вещи — всего лишь маневр преступника, который мог заметить за собой слежку. Конечно, он тоже побывал в Лионе, но никаких следов пребывания читинца не обнаружил. Оставалась последняя надежда — ожидать появления «старовера» в Париже. Версия казалось маловероятной, но каково было его удивление, когда через
семь дней он увидел знакомое лицо около той самой лавки. На этот раз С. выШел с чемоданом огромных размеров, остановил извозчика и, погрузив поклажу, направился в сторону гостиницы. Лавочника тут же приперли к стенке. Торговец замыкаться не стал. Рассказал, что клиент из России не скуп и уже четвертый раз заказывает у него дорожный сундук особой конструкции — с тайником.
Теперь сыскарям стало понятно, что чемодан с двойным дном будет использован для перевоза фальшивых денег. Но Кошко отдает приказ брать подозреваемого после пересечения границы.
Так и было сделано. В тайнике сундука покоились фальшивые кредитные билеты на общую сумму 300 тысяч рублей. Казалось, преступник был взят с поличным и полностью изобличен. Но С., как ни странно, напрочь отрицал обвинения в свой адрес. Он, оказывается, и «слыхом не слыхивал» ни про тайник в чемодане, а уж о фальшивых деньгах, которые ему подбросил полицейский, и подавно ничего не знает. Ничего не оставалось, как отправить «старовера» в Варшавскую тюрьму.
Как только Кошко стало известно об аресте младшего брата, он дает депешу в Читу и разрешает произвести обыск у братьев-золотопромышленников. Сыщики перерыли весь дом, но никаких намеков на существование подпольной фабрики не нашли. Значит, потайную мастерскую надо было искать в другом месте. Но где? В Чите? В России? За границей?
Задержанный по-прежнему продолжал от всего отрекаться — ничего не знаю, ничего не видел. И тогда решили подсадить в камеру своего агента. Тот два месяца просидел рядом с сибиряком. И хотя они даже подружились, «старовер» ни словом не обмолвился о фальшивых сторублевках. Наконец, когда агент «засобирался» на волю, сокамерник попросил передать небольшое письмецо некой мадемуазель Гренье. «Товарищ» по камере долго отказывался, но в конце концов взял записку.
Адрес был парижским. В письме С. просил даму повидаться с Левендалем и передать о своем незавидном положении. В конце записки коротко сообщал, что в Ницце все уничтожено и никаких расчетов не предвидится.
Сыщики решили «играть» дальше. Письмо тотчас было доставлено в Париж. Мадемуазель Гренье вела праздный образ жизни, достойный исконной парижанки. Послание приняла, но выполнять просьбу русского друга не торопилась.
Дежурство около дома парижанки велось круглосуточно, но результатов не приносило. Но однажды около трех часов ночи Гренье вышла из дома, перешла дорогу и скрылась в здании напротив. Через некоторое время она появилась на улице в сопровождении рослого мужчины. Сыщик раскрыл рот от удивления. По всем ориентировкам это был Левен-даль. Мужчина попрощался с женщиной, прошел несколько кварталов и скрылся в подъезде серого дома. А затем появился в обществе... Сиива. Медлить было нельзя, и русский сыщик обратился за помощью к местной полиции.
На первом же допросе ни Левендаль, ни Сийв отпираться не стали. Они были злы на варшавского узника. По признанию, с каторги им помог бежать третий брат. Тот самый читинец. Он в первое время и снабжал беглецов деньгами и одеждой. Затем переправил во Францию, где была организована тайная типография. Но младший оказался и мошенником: за поддельный товар он расплачивался недобросовестно.
«Они уговорились, — писал в своих мемуарах
Аркадий Францевич Кошко, — широко организовать производство сторублевок. С. по частям перевез в Ниццу необходимые станки, бумагу, краску, прочие материалы, и дело пошло. Сначала С. платил аккуратно, но затем стал сильно затягивать платежи, в результате чего они оба давно бедствуют и голодают. Перед последним приездом С. писал, что едет во Францию в последний раз, после чего уничтожит в Ницце фабрику и, прекратив дело, рассчитается
с ними по-царски».
Если бы Левендаля и Сиива не арестовали в ту самую ночь, преступники непременно бы скрылись от правосудия. А младший братишка, получив последние фальшивки, действительно закрыл типографию. Знал, что сыщики давно идут по следу, и остерегался за свое будущее. После суда уже все трое получили длительные сроки и вернулись в сибирские края на каторгу.
Семейные братские традиции Пушкиных и читин-цев были продолжены после революции. В историю советского фальшивомонетничества вошли братья Лопуховы из Вязьмы. В собственном доме они наладили изготовление сторублевок, причем такого качества, что отличить их от настоящих могли только специалисты Гознака. Братья недолго гуляли, были пойманы, осуждены и приговорены к высшей мере наказания.
ТЕМА ДНЯ: Русская монета - самая честная скупка монет!
|
