ФЕДЯ ЖЕРЕБЕЦ- ПЕРВЫЙ РУССКИЙ
ФАЛЬШИВОМОНЕТЧИК
В 1424 году на псковском вече нашими дальними предками был впервые решен денежный вопрос. «Сенаторы» обязали русских мастеров «ковати деньги в чистом серебре». Важно заметить, что с этого момента ливцы и весцы, так назывались в то время литейщики и весовщики монет, должны были «ковати» только свои, псковские, отечественные деньги. Для этого были избраны и назначены «особые» мастера. На том же собрании было принято не менее важное решение о контроле над производством всей денежной массы. Почитаемые воеводы и дьяки должны были со всей щепетильностью и вниманием проверять и контролировать работу денежников: не приведи господи, начнут серебро разбавлять другими металлами или того хуже — воровать «свежие» денежки с монетных дворов.
Через 23 года соседский опыт решили перенять и новгородцы. Правда, «постановление», которое было принято на новгородском вече в 1447 году, в отличие от псковского оказалось не до конца продуманным. Если выпуск новых партий монет, как и у псковитян, осуществлялся с разрешения общего собрания, то насчет контроля за внерабочей деятельностью денежников не было сказано ни слова. Процесс монетного производства, качество денежной массы остались на совести мастеровых. А потому не стоит удивляться, что в том же году, как указано в новгородских летописях, был пойман с поличным первый официальный фальшивомонетчик. В «денежном воровстве» был изобличен «ливец и весец» Федор Жеребец. Вина мастера состояла в том, что он лил рубли без особого на то разрешения.
Чинить скорую расправу над вором никто не спешил. Как в цивилизованной стране, было назначено следствие, которое поручили провести посаднику Сокире. Дознаватель вызвал Федора в свои палаты, поставил на стол посудину с крепким вином и предложил мастеру подкрепиться. Так, на протяжении некоторого времени выпивали, говорили за жизнь, обсуждали дела денежные. В процессе следствия Сокире удалось выяснить, что литейщик и весовщик драгоценных металлов Федотка Жеребец был лишь исполнителем чужой воли и изготавливал лишние рубли, причем из неполноценного сырья, по заказу высокопоставленных бояр.
Когда же Федя был уже в изрядном подпитии, Сокира приказал подняться и следовать за ним. Очень скоро они оказались перед представителями городского вече, которые устроили пьяному Жеребцу новый, основательный допрос. Кто конкретно приказал лить рубли? Их имена, звания, должности... Деваться было некуда, жертвовать собственной головой не хотелось. И Жеребец, даже будучи пьяным, вспомнил 18 имен, среди которых были не только дьяки, но и воеводы. Тут же стражникам было приказано изловить воров. И приговор был скорым: всех пойманных без суда и следствия сбросили с моста в реку Волхов. Но и на этом не успокоились. Дознаватели,-с одобрения масс, отправились в терема, где проживали преступники. Обыск скорее напоминал самый обыкновенный грабеж. В конечном итоге «ярость народная» достигла такой степени, что деньги и имущество казненных искали даже по церквам, чего прежде за всю историю Новгорода никогда не случалось.
Некоторые представители знати решили воспользоваться смутой. Хитрые бояре снова вызвали Жеребца на допрос. Угрожали страшной расправой и требовали, чтобы Федор в числе воров назвал еще несколько негодных лиц. То бишь конкурентов. За время обысков, расправ и допросов мастер протрезвел. А на угрозы и увещевания вечевых бояр ответил:
«На всех есмь лил и на всю землю и весил со своею братьею ливци». Из сказанного понятно, что кого бы то ни было выдавать и называть новые имена он отказался. Как сказано в летописях, слова Федора привели в ужас весь город. Остававшиеся на свободе и не названные Жеребцом бояре-воры «возрадовались» и требовали справедливого приговора. Зачем теперь был нужен живой свидетель? Вече подчинилось воле народа, признало мастера виновным и приговорило к смерти. А после казни все бросились к дому Жеребца: часть нажитого имущества была разграблена, а другая часть роздана церквам,
Мораль всей истории в том, что Федор Жеребец, как принято говорить в наш современный век, был лишь крохотной деталью организованного преступного сообщества. Федя являлся лишь исполнителем чужой воли, ковал рубли, не имея на это ни права, ни разрешения. Но ведь «воровал» он по приказу других лиц, которые в свою очередь также не имели на это обшественного согласия.
Не без сарказма мне хотелось бы сделать пометку на «полях»: думается, именно портрет первого фальшивомонетчика Федора Жеребца должен украшать любой современный подпольный офис или контору, где в тайне от правоохранительных органов занимаются подделкой национальных денег.
С чеканки городских и княжеских штемпелей, указывающих на факт, что монета находится под контролем власти, началось целенаправленное преследование фальшивомонетчиков. Дошедшие до наших дней экземпляры псковских и новгородских денег имеют однообразный штемпель. На лицевой стороне новгородских — коронованный князь. В правой руке он держит меч, а левой подает коленопреклоненному человеку милостыню. Словно лишний раз напоминая, что не стоит прибегать к воровству, власть сама позаботится о своих подданных. С другой стороны монеты надпись — «Великаго Новгорода».
Таким образом, сначала в Пскове, а потом и в Новгороде были установлены правовые отношения правительства к монетному производству. Право чеканить монету и лить рубли сделалось регалией. Сначала оно принадлежало общественному собранию. А после того как вече было упразднено и власть перешла к великокняжескому правительству, то и правом чеканки стал ведать только великий князь.
Пройдет время, Псковское княжество будет покорено Василием Ивановичем, отцом Грозного, и тогда на всех русских деньгах появится единый штемпель. Им же, Василием Ивановичем, будет издан и указ «О всех монетах». В Софийском временнике Ивана IV (Грозного) записано: «А по указу отца его, великаго князя Василия Ивановича всеа Руси, из тоя же гривенки делали пол третьяста денег Новгородских и десять, а в Московское число пол третья рубля с гривной».
Но ни единый штемпель, ни указ о монетах не смогли повлиять на снижение «воровства». Мало того, индивидуалов—любителей ковать деньги с каждым годом прибавлялось. В том же Софийском временнике как бы запротоколировано это преступное наваждение: «И понеже при державе отца его, Великаго князя Василия Ивановича, начата безум-ние человецы, научением вражьим те прежния деньги резати и злый примес в сребро класти, того много леттворяху...»
Ни для князей, ни для бояр, ни для священников уже не было секретом, что подделкой почти во всех случаях занимались те люди, кто волей государя назначался для монетного чекана. То есть профессионалы-денежники. Обыватель же просто не мог знать, как происходит процесс чеканки и литья, сколько И какого металла для этого требуется.
Перед тем как в 1535 году выпустить в обращение новую копейку, Иван Грозный сделал обращение: «Государь Великий Князь Иван Васильевич своему богомольцу Архиепископу Великаго Новгорода и Пскова владыке Макарию и своим наместникам дьякам повелеша, те новые деньги накрепко беречь, чтобы безумные человеки не мало не исказили и старый бы злый'обычай оставили и на покояние-пришли... и начаша делати новыя деньги июля в 20 день (1535)». На новой копейке был изображен сам Иван IV в короне и верхом на коне. В руках царь держал опущенное копье, конь скакал галопом, будто бы хотел настичь фальшивомонетчиков...
Чего у Грозного не отнимешь, так это, что с преступниками он на расправу был скор и жесток. И расплавленное олово в горло лили, и руки секли, да только эти страшные казни особого воздействия на воров не возымели. И одна из самых тривиальных причин, подводившая народ к повальному фальшивомонетничеству, состояла в том, что подделывать грозненские монеты было легко и просто. Чеканились они в царском дворе большими партиями, но уж очень небрежно и аляповато. Среди обилия рублей и копеек встретить денежный знак с полной подписью и четким изображением — большая редкость. А потому параметров для отличия оригиналов от подделок попросту не существовало. Воров выявляли не при сбыте фальшивок, а при их изготовлении. А чаще всего — по доносам.
Как рассказывает в своих «записках» английский купец того времени Джером Горсей, епископ Новгородский был обвинен в измене и в чеканке денег, которые он пересылал вместе с другими сокровищами королям Польши и Швеции. За это все его многочисленное добро: лошади, деньги, сокровища — было взято в царскую казну. Одиннадцать доверенных слуг важного священника были повешены на воротах московского дворца, а его «ведьмы» были позорно четвертованы и сожжены. Священника лишать жизни не стали, а вынесли куда более строгое наказание — пожизненное заключение. Но при такой жизни смерть бы показалась наивысшим благом. Епископ жил в темнице с железами на шее и ногах. Питание — только хлеб и вода. Единственное, что ему было разрешено, — писать иконы и образа да изготавливать гребни и конные седла.
ТЕМА ДНЯ: Русская монета - самая честная скупка монет!
|
